* * *
А с телом — гораздо проще:
Оно превратится в пыль.
И будет листва в роще,
И будет чуткий ковыль.
Да, тело уйдет в травы,
И скот станет травы есть:
Овцы, коровы. Правда -
Телу — своя честь.
А что там с душой — не знаем:
Темно, непроглядно темно.
Исчезнет тропа лесная,
Исчезнуть ей и дано.
* * *
Более и нет пропажи,
Неудача — на коне.
Много гари, много сажи,
Головня на головне.
Кое-где еще дымится —
Экая хворобушка!
Под стрехой пичуга-птица
Не прилепит гнездышка.
Так пришлось. Такое дело.
Улеглась несчастья прыть.
Все сгорело. Все сгорело.
Нечего и угли рыть.
* * *
Ну, зачем наводишь страх,
Мол, из праха мы и в прах?
Так на что это похоже?
Жизнь являлась прахом тоже?
* * *
Головой моей били о стену,
Бредили метаморфозой,
Чтобы с этими был, а не с теми,
Чтобы заговорил прозой,
Чтоб на себя посетовал,
Строгость приобрел и чинность.
Но, как видите, из этого
Ничего не получилось.
* * *
Не на веки чертА,
И удачи кусок...
Жадных блох до черта,
Пьющих кровь словно сок.
Часто лед под ногой,
Мы в плену пятака...
Но обидней всего,
Что черта коротка.
* * *
А с телом — гораздо проще:
Оно превратится в пыль.
И будет листва в роще,
И будет чуткий ковыль.
Да, тело уйдет в травы,
И скот станет травы есть:
Овцы, коровы. Правда -
Телу — своя честь.
А что там с душой — не знаем:
Темно, непроглядно темно.
Исчезнет тропа лесная,
Исчезнуть ей и дано.
* * *
Ну, право же, зачем вам замуж?
Об этом даже думать грустно.
Вы как хрусталь в хрустальном зале,
Вы как сверкающая люстра.
Богатого найдете прытко,
Семье который не обязан.
Да он вам за одну улыбку
Подарков навезет «КАМАЗы».
И вот она всю пудру смыла,
Помады истребила залежь.
Меня внезапно осенило:
Нет, все-таки пора вам замуж.
* * *
Уже и осени намек,
Хоть гром еще и сбацает.
Залез опенок на пенек
С веселенькими братцами.
Задумчив ельник как Прудон.
Внизу — кочкарник квасится.
И две березки над прудом
Успели перекраситься.
КОТ АНТОШКА, КОТОРОГО ПОДОБРАЛИ НА УЛИЦЕ
Его бродягу пожалели,
Сухую аж перловку ел.
Потом стал округляться в теле,
Замаслился, отяжелел.
Теперь давай лишь рыбу с мясом,
Искать он не желает мышь,
Теперь его кошачью массу
Не очень-то расшевелишь.
Пройдется по знакомым кошкам,
По поводу амурных дел.
Ну, знаешь, дорогой Антошка,
Ты до предела обнаглел.
* * *
Наверно, памяти достоин
Везде, наверно, ко двору,
Поэт-трибун, -оратор, -воин,
Поэт зовущий к топору.
Но отдаю дань предпочтения
Не этому я, а тому —
Готовому на все мучения
Строк ради, да, ему, ему.
Царей и без поэтов много,
Так было, и так будет впредь.
У каждого своя дорога:
Кому-то бить, кому-то петь.
* * *
Всегда норовил сдюжить,
А разве мы здесь не в тюрьме?
Не влазить в различные лужи
Старался по крайней ме…
Встречало меня безучастие
Как летом, так и зимой,
А в лужу влезал часто
Идя по дороге земной.
* * *
Оставит рыбак сети,
А дровосек — дрова,
Оставит весенний ветер
Ласковые слова.
Останутся двери, ставни,
И всякие там ай-люли.
А я что, простите, оставлю,
Отброшу когда костыли?
* * *
Судил Белинский не примерно так,
А точно, как под ребра крюк:
Что после Пушкина и Лермонтова
Поэзии пришел каюк.
Что ни к чему она — родимая,
Сказала все, и пусть почит.
Белинский — хлоп! Стал просто именем,
А что поэзия? — журчит!
Пусть племя журналистов тешится,
Словам стихов даря нули.
Но только с нами, многорешными,
Поэзия уйдет с земли.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
